Когда это случилось впервые, Хоуп проснулся с каким-то полувсхлипом-полувскриком и довольно долго просто лежал, приходя в себя, тяжело дыша и пытаясь усмирить неистово колотящееся сердце, и чувствовал, как неспешно, словно бы нехотя разжимаются ледяные тиски страха.
"Сон?.."
Это был не просто ночной кошмар. Это был сон-воспоминание о том, что Хоупу действительно пришлось пережить - всего каких-то пару лет назад. Но тогда, в реальности, он почему-то не испытывал такого всепоглощающего ужаса. Скорее всего потому, что в тот момент он не успел даже толком осознать, что же с ним происходило. Просто мир вокруг вдруг до неузнаваемости изменился и почти сразу же сменился холодной темнотой, которая, впрочем, тоже довольно быстро исчезла, явив вместо себя калейдоскопы образов, что жили в его памяти. А ещё тогда Хоуп был не один. Рядом были верные друзья и соратники - и он помнил об этом. Но теперь...
Безмолвная тьма, ни звука, ни движения - пустота и тишина вокруг. Холодок по левому запястью - это ожила, казалось бы, давно исчезнувшая метка. Уже не зловеще-строгое переплетение угольно-чёрных стрелок - белый рубец со сглаженными линиями, словно бы врастающими в кожу. Но этот вроде бы безобидный вид пугает куда сильнее изначальной угрожающей, но всё же неживой строгости и чёткости. Неяркое голубое свечение появляется, чуть заметно колышась, словно дыхание белой печати тревожит его, а потом втягивается в центр печати, заполняя холодным светом бороздки между линиями.
И страх, страх, страх, холодными когтями сдавливает сердце, так, что оно пропускает удар, другой, а потом бросается вскачь, стискивает горло, и воздуха не хватает, и не пошевелиться, только холод от запястья к плечу, и через миг уже не чувствуешь левой руки, а морозные синевато-белые змейки, чуть помедлив, движутся дальше, стремительно покрывая спину от затылка до ягодиц, и в считанные секунды под снежно-кристальным панцирем исчезают правая рука и ноги, а потом холод перекидывается через бока на живот, теперь уже не так быстро, но по-прежнему неотвратимо движется вверх, на грудь и к шее, и сердце заходится в бешеном ритме, гонит, гонит бесполезную кровь, будто не может поверить в происходящее. Добравшись до шеи, в каких-то сантиметрах от подбородка, эти змейки замирают, словно хотят позволить ему как следует прочувствовать и осознать всю беспомощность и обречённость. Боли нет. Нет вообще ничего. Вместо тела - уродливый кристалл, лишь своими очертаниями смутно его напоминающий. А они медлят, мучительно долго, как ему кажется, будто бы наслаждаются сковавшим его ужасом, судорожно-прерывистым дыханием, отчаянными, но безуспешными попытками хоть немножко пошевелиться. И в миг, когда застывшие змейки-печати вновь приходят в движение и делают последний рывок вверх, когда новая волна ужаса смывает из разума все мысли, кроме одной-единственной: "Всё кончено", когда тьма уже готова сомкнуться вокруг...
Хоуп рывком сел в кровати, с хрипом втягивая прохладный ночной воздух, с трудом разжал судорожно вцепившиеся в одеяло пальцы, дрожащей рукой провёл по лбу, стирая холодные капли пота. Бешено бьющееся сердце постепенно успокаивалось, в голове металось лихорадочное "Это был лишь сон". Хоуп закрыл глаза, медленно и глубоко вдохнул, возвращая дыхание в привычный ритм. Подтянул колени к груди и уткнулся в них лицом, чуть ли не скрипя зубами от бессильной злобы.
"Я не хочу, чтобы всё повторялось. Я не хочу больше никого терять!"
На левом запястье белела вновь появившаяся запечатанная метка.
